Как видит финансовый рынок стратегию своего развития. Итоги круглого стола

Четвертый из серии круглых столов, посвященных развитию и регулированию конкуренции, состоялся 18 июня. Представители ведущих профессиональных объединений и отраслевые эксперты обсуждали проблемы стратегического планирования развития финансового рынка.

Банк России и Правительство России ведут в настоящее время активную работу по формированию стратегий развития финансовой отрасли, вовлекая профессиональное сообщество в различного формата дискуссии о будущем индустрии. В публичном пространстве широко обсуждаются перспективы внедрения различных прорывных технологий и инноваций, формирования и развития национальных инфраструктурных проектов, создания национальных аналогов передовых зарубежных бизнес-практик и т. д. Однако, на наш взгляд, самый важнейший аспект будущих стратегий всегда оказывается за периметром этих публичных дискуссий – а именно то, как должно трансформироваться регулирование как подход, чтобы в полной мере отвечать стоящим перед отраслью масштабным вызовам.

Обсуждение различных аспектов и проблем развития отраслевого регулирования на предыдущих трех круглых столах позволило нам сформулировать несколько гипотез о том, какие шаги представляются первоочередными в этом направлении. В рамках четвертого круглого стола мы приглашаем представителей Банка России, Минфина, ФАС и профессионального сообщества обсудить наше видение будущего регулирования финансовой отрасли и, тем самым, сформировать задел для дальнейшего публичного обсуждения стратегических задач его развития.

Вопросы для обсуждения на круглом столе:

1. Работа по подготовке Стратегии развития финансового рынка до 2030 года. Роль и функции документа, этапы и сроки разработки. Возможные ограничения.

2. Краткий обзор проблем действующего подхода к регулированию и рисков его сохранения для цифровизации и развития финансового рынка как отрасли экономики.

3. Концептуальное изменение регуляторных подходов: переход от регулирования субъектов (регулирование институтов) к регулированию видов операций (функциональное регулирование). Общее представление подхода. Принцип: единые требования, равные права и пропорциональная ответственность. Разбор предлагаемого подхода на конкретных примерах.

4. Регулирование и надзор как инструменты развития финансового рынка. Разделение регулирования и надзора как принцип организации. Нормативная «достройка» необходимых механизмов.

Участники круглого стола

• Эльман Мехтиев, СРО «МиР»/НАПКА – модератор

• Екатерина Голуб, АЦ «Форум»

• Андрей Емелин, Национальный Совет Финансового Рынка

• Олег Иванов, Торгово-промышленная палата

• Андрей Лисицын, РСПП

• Мария Михайлова, Национальная платежная ассоциация

• Роман Прохоров, Ассоциация «Финансовые инновации»

• Алексей Саватюгин, НИУ ВШЭ

• Павел Самиев, ОПОРА РОССИИ

• Павел Шуст, Ассоциация участников рынка электронных денег и денежных переводов

• Даниил Цыганков, Департамент политики и управления, НИУ ВШЭ

Полная стенограмма

Примечание: текст в адаптированной для удобства чтения редакции; отдельные тезисы были дополнены спикерами в процессе подготовки данного материала.

Эльман МЕХТИЕВ (модератор): Это четвертый круглый стол из серии #КОНКУРЕГ20/21, посвященной обсуждению наиболее острых, на наш взгляд, вопросов развития финансового рынка. И мы считаем, что конкуренция на финансовом рынке – это самая или, по крайней мере, одна из самых важных тем. Проводятся эти обсуждения, можно сказать, неформальным клубом представителей ассоциаций и объединений участников финансового рынка.

Кратко напомню о предыдущих круглых столах. Первый круглый стол прошел 21 октября 2020 года, и он бы посвящен вопросам ценовой конкуренции и тому, что тогда нас всех беспокоило - регулированию цен. Второй круглый стол прошел 20 ноября, и его основной темой было то, можно ли инновациями оправдывать регуляторный арбитраж и что делать, если есть риск такого регуляторного арбитража именно из-за инноваций. Третий круглый стол прошел 12 апреля и был посвящен проблематике регулирования экосистем, платформ и всего того, что можно так назвать. Обсуждение было достаточно продуктивным, и оно даже нашло отражение в концептуальных документах одного из федеральных органов исполнительной власти, а резюме нашей дискуссии стали использовать в качестве материала, с которым нужно ознакомиться перед тем, как принимать участие в других дискуссиях на других площадках, и, прежде всего, отраслевых площадках финансового рынка.

Те обсуждения, которые проходили на круглых столах ранее, а также организованный Министерством финансов РФ процесс разработки стратегии развития финансового рынка на период до 2030 года, организованные Банком России на площадке Аналитического центра Форум обсуждения материалов к Основным направлениям развития финансового рынка на 2022-2024 год и ряд других событий подтолкнули наш неформальный клуб к тому, что нарастает необходимость обсуждать не только то, куда должна двигаться в своем развитии отрасль, но и то, без чего стратегии могут оказаться нерабочими. Нужно обсуждать изменение самого регулирования. И если меняется регулирование, надо посмотреть на то, какие подходы лежат в разработке регулирования и нужно ли их придерживаться или, может быть, в них нужно внести некие коррективы.

Перед началом дискуссии я должен напомнить, что все, что сегодня здесь будет сказано, это личные экспертные мнения участников дискуссии, а не точка зрения организаций, которые они представляют. Именно потому, что это наши личные экспертные мнения и они могут не совпадать даже в нашем узком кругу, мы решили вынести их в публичное пространство, чтобы получить обратную связь, и, может быть, в результате нам удастся перейти к процессу выработки предложений по тем концептуальным вопросам, которые связаны с развитием регулирования.

И, конечно же, мы благодарим спонсоров, которые делают возможными наши клубные обсуждения. Но, опять же, спонсоры тем более не имеют отношения к содержанию обсуждения и могут вообще быть не согласными с нашим мнением. И мы признательны им за то, что они готовы потратить свои средства на то, чтобы наши мнения были услышаны.

Напомню, спонсор всей серии круглых столов - Процессинговый центр «КартСтандарт», спонсоры данного круглого стола – Центр финансовых технологий, который можно назвать ведущим российским финтех-провайдером, и платежные сервисы «Золотая Корона», «Корона Пэй». И, конечно же, огромное спасибо каналу «Финверсия» за вывод наших дискуссий в прямой эфир.

Почему мы обсуждаем эту тему. Нам кажется, что, если даже не обращать внимание на формальные процессы, которые я упомянул («Стратегия-2030», «Основные направления…» на следующие три года и т.д.), финансовая отрасль находится в активной фазе поиска ответов, притом поиска ответов не тактических, а стратегических о том, каким образом обеспечить прорыв, каким образом взаимодействовать с имеющимися инновациями, что нужно делать в части инфраструктуры, как развивать конкуренцию. Все это в действительности определяет для нас не только риски, но, прежде всего, возможности и не на один-два-три года, а на многие годы вперед.

Если мы понимаем, что это вызовы, которые стоят перед отраслью, то понятно, что они не могут не стоять, в том числе, и перед отраслевым регулированием. Продолжая эту логическую цепочку, соответственно, нужно смотреть и на то, каким должно быть само регулирование. Не о том, в каком нормативно-правовом акте переставить запятую, а о том, как сделать регулирование учитывающим изменения и открытым к изменениям: что нужно делать в методологии и анализе рынка, при принятии регуляторных решений, чтобы регулирование не требовалось менять задним числом.

К каким выводам мы для себя пришли. Если будущие стратегии будут основываться не на модели экономического стимулирования, а на директивных нерыночных методах управления, мы можем получить совершенно другие результаты, чем даже те, что декларируются в целях этих стратегий.

И дискуссии о стратегии не должны ограничиваться техническими моментами. Конечно, нужно обсуждать, каким образом реализовывать ту или иную стратегию, но сначала нужно договориться о целях, какое регулирование нужно, для того чтобы туда зайти и что должно быть с этим регулированием. Это для нас концептуальные вопросы.

Олег ИВАНОВ: Я в последнее время уже несколько раз высказывался в Торгово-Промышленной палате на мероприятиях, которые организовывали различные ассоциации, по поводу вопроса, который я называю «стратегическими развилками».

Говоря о стратегии развития финансового рынка России, я бы хотел выделить некоторые особенности, которые присущи российской действительности и которые, похоже, имплицитны, то есть, связаны с нашей историей, с нашей культурой. И в этом смысле бессмысленно примерять на нас западные статьи и выводы - они просто не будут работать.

Начну с трех моментов, которые я хотел бы раскрыть и которые я для себя назвал тремя измерениями стратегии развития финансового рынка.

Первая тема касается инфраструктуры. Говорим ли мы о стратегии развития финансового рынка или о стратегии развития российского банковского сектора, который на сегодняшний день по активам представляет более 85% финансового рынка, мне кажется, нет никаких снований для прекращения доминирования банков. Вторая большая тема связана с цифровизацией. Действительно ли вся цифровизация хороша, успешна, в том числе, когда она исходит от органов власти? И наконец, то, о чем говорил Эльман, как мы должны понимать регулирование, является ли оно оковами или стимулом? Я думаю, что многие согласятся, что все разговоры про регулирование в последнее время превращаются в разговоры о каких-то веригах, новых гирях для развития рынка, несмотря на все хорошие приговорки, которые регулирование сопровождают.

Как мне кажется, российские банки, если мы посмотрим на 30 лет назад и на 10 лет вперед, имеют прекрасные перспективы для выживания. И здесь я бы сконцентрировался на трех идеях, которые, как мне кажется, гарантируют успешность российских банков.

Российские банки являются и российским финтехом. Поэтому попытка по англоязычным статьям выстраивать какие-то аналогии, что «финтех убивает банки», в приземлении на российскую действительность абсолютно не работают и являются совершенно надуманным противопоставлением. Все основные финтех-технологии на сегодняшний день развиваются кредитными организациями, и в этом смысле большая часть финтеха доступна банкам и банки являются их драйвером. Успешные браузеры и сервисы электронной почты - редчайшие исключения, возможно, тоже являются двигателями финтеха, но с мощностью банковской системы они несравнимы.

Другой интересный факт состоит в том, что в рамках развития банковских экосистем даже те живые сектора, которые пытаются до какого-то момента конкурировать с банками, вливаясь в банковские системы, лишь добавляют банкам мощности. Просто если раньше мы говорили о «финансово-промышленных группах», потом о «банковско-инвестиционных», «банковско-страховых», то сегодня мы данное явление называем «экосистемами». И мы видим, что количество точек продаж, которые имеют банки, не сравнимо ни с какими иными точками продаж.

Третья интересная тенденция, про которую очень любят говорить «научные фантасты», касается дезинтермедиации. Мне представляется, что российский архетип отвергает ее как таковую. Это связано с социальной культурой и с сильной атомизацией общества. Здесь проблема лежит не столько в финансовом секторе, сколько в целом в социальной атмосфере, когда уровень горизонтальных связей чрезвычайно низок и радиус доверия короток. Поэтому представить себе дезинтермедиационные системы, в которых финансовые посредники умерли, а каждый общается с каждым с использованием каких-то фантастических платформ, в преломлении к России можно только как жанр научной фантастики.

Следующий история связана с цифровизацией. Ключевой тезис состоит в том, что главная российская особенность, что проведение цифровизации происходит «сверху». Мы видим активность многих российских частных компаний, все говорят о «больших данных», но как только мы переходим в сферу регулирования и в сферу глобальных федеральных решений, доминируют исключительно государственные ИТ-решения. При этом они являются одновременно и обязательными для исполнения.

И тут возникает очень интересное противопоставление. Мы видим с вами, с одной стороны, «Большого Брата», а, с другой стороны, стремление к privacy в этом обществе, полном недоверия, в том числе, к государству. И опять мы приходим к социальным, психологическим факторам, которые довлеют в российском обществе.

Мне кажется, что от разнообразных предлагаемых государством систем цифровизации граждане в значительной степени пытаются защититься, поскольку видят в них системы двойного назначения, в том числе используемые правоохранительными органами. К примеру, два с половиной года, прошедшие со старта ЕБС, нас не впечатляют. И кажется, что какие-то цифровые проекты, запущенные государством, которые могут являться, в том числе, стартапами, не гарантированно будут успешными.

То, что это государственные ИТ-проекты, – это не гарантия 100% успеха. Мне кажется, что мы должны давать разработчикам государственных ИТ-проектов право на ошибку и разрабатывать какой-то механизм, когда коммерческий неуспех, например, потому что система не прижилась, не понята потребителями, продавцами, - это должно своевременно признаваться для того, чтобы скорректировать направление движения.

Следующий большой блок касается «цифрового рубля». Теоретически, очень здорово, иметь три формы денег, очень здорово, что мы понимаем технологию и наш финансовый регулятор знает, как все это должно работать. Но, как мне кажется, мы опять упираемся в вопросы: кому это надо и зачем? На мой взгляд, населению такого рода услуга не очень потребна. И в то же самое время она была бы гораздо важнее для бюджета, для борьбы за обеспечение бюджетной эффективности, бюджетного контроля. Говоря про окрашенный «цифровой рубль», мы должны были бы слушать Минфин и Счетную палату, но они на этот счет пока никак не высказались. И это как-то вселяет недоверие в будущее «цифрового рубля», как минимум, для его использования юридическими лицами.

И наконец, еще одна важная развилка, как мне видится, - это частные информационные системы. Несмотря на то, что они себя громко презентуют, как только мы переходим в сферу регулирования, абсолютно проиграли государственным сервисам.

Показательным является закон о кредитных историях на примере электронной цифровой подписи в старых вариантах, когда еще 20 лет назад государство было готово делегировать частному бизнесу развитие тех или иных цифровых технологий. Но сегодня мы видим, что ничего подобного не наблюдается.

И в сфере кредитных историй, и в сфере удостоверяющих центров у нас наблюдается процесс консолидации, кристаллизации нескольких ключевых игроков, которые в косвенной, но тесной взаимосвязи с государством в значительной степени превращаются в придаток государственных информационных систем.

Таким образом, в отличие от развитых рынков, когда крупнейшие поставщики ИТ-услуг конкурируют и с государством, и с банками, собирая большие данные, работая со своей аудиторией, в РФ ситуация кардинально иная. В части регулирования это проявляется в той идее, которую я называю «государственным суперфинтехом».

Если посмотреть на инициативы последних пяти лет, то мы увидим, что практически во всех сегментах финансового рынка появляются огромные платформы, системы, решения, профили, которые в значительной степени реализуются государством и неограниченным числом государственных операторов, а при более внимательном рассмотрении оказывается, что все эти системы, платформы и решения забирают на себя большое количество функционала, который исторически выполняли финансовые посредники, анализируя риски, идентифицируя клиента.

По сути, за финансовыми посредниками остается очень ограниченный функционал, связанный с окончательным принятием решения о предоставлении денег, которое принимается на основании данных, собранных в государственных информационных системах и оцифрованных там.

Наиболее «продвинутой» в этой части оказалась платежная индустрия, в которой при доминировании государственных сервисов с внедрением «цифрового рубля» можно будет говорить о создании госбанка и государственной платежной системы и возврате в светлое советское прошлое.

Следующая тема связана с тем, насколько мы готовы далеко зайти в рамках нашей 10-летней перспективы, защищая права потребителей. Мне кажется, что в последние 10 лет права потребителей у нас толкуются как-то очень упрощенно. Мы защищаем права потребителей двумя методами: либо упрощаем продукты и практики их продажи, либо размышляем о том, что надо бы ввести государственное регулирование тарифов. И то, и другое оказывает катастрофическое влияние на конкуренцию.

При этом именно банковские экосистемы позволяют продвигать те финансовые услуги, которые еще не получили развитие в российском секторе, будь то страхование или пенсионные накопления. Только банки могут сегодня продать населению, обеспечивая надлежащий уровень доверия, инвестиционные планы, инвестиционно-страховые продукты или долгосрочные пенсионные программы. Но именно в этой сфере сегодня «оковы» регулирования и постоянно генерирующий новые идеи в части борьбы с мисселингом регулятор выстраивает наибольшее количество барьеров, что не способствует какой-либо кастомизации и креативу.

Возвращаясь к тому, с чего начал Эльман, я бы хотел сделать последний вывод относительно того, что наше регулирование, в конечном итоге, оказывается барьером. Парадоксальным образом, размышляя о защите прав потребителей, о повышении доступности услуг, регулятор приходит и делает на этом основании выводы о новых ограничениях и запретах.

Я задался вопросом, когда же у нас возникает возможность для стимулирующего регулирования? И тут же вспомнил весну прошлого года. У нас в течение последних 10 лет любое стимулирующее регулирование называется «антикризисной программой правительства». В прошлом году было принято два десятка постановлений правительства, это и есть стимулирующее регулирование.

Все они, правда, крутятся вокруг одного и того же: давайте, субсидируем ставку, сделаем кредит более доступным через субсидирование, снижение стоимости того или иного кредита для граждан малого и среднего бизнеса либо стратегических компаний. Немножко однобокое стимулирующее регулирование. Но да, оказывается, что все наши антикризисные программы это и есть то регулирование, к которому призывает Эльман.

Поэтому в завершение я бы сказал, да здравствует стратегия развития финансового рынка, которая является стратегией стимулирующего регулирования. То есть, в понимании российского правительства является стратегией антикризисного регулирования. Именно под такими лозунгами нам удается создать действительно работающие стимулы для того, чтобы финансовый рынок развивался.

Эльман МЕХТИЕВ (модератор):

Что мы обнаружили для себя и в чем у нас есть если не понимание, то хотя бы взаимное согласие, - что одно из самых больших препятствий для развития регулирования, чтобы они было отвечающим на вызовы и, в конечном счете, действительно могло бы стать стимулирующим, является подход, который основан на регулировании участников рынка как субъектов - не деятельности, которую они осуществляют, а их самих как институты.

При таком регулировании определяется некий тип деятельности и потом вводятся статусы разных институтов, которые имеют право осуществлять эту деятельность. Соответственно, осуществляется определение того, какие статусы нужны для осуществления той или иной деятельности, дальше к этим статусам устанавливаются требования.

Очень хороший подход. Но я позволю себе напомнить¸ что он фактически растет со времен до промышленной революции, когда для того, чтобы осуществлять определенную деятельность, нужно было иметь определенные компетенции. Эти компетенции накапливались годами и даже веками. И, если ты хочешь заниматься определенной деятельностью, ты должен соответствовать определенным требованиям. Потом с развитием пруденциального надзора это стало основой подхода, учитывающего риски деятельности.

В итоге мы получаем, что есть определенные институты (назовем их субъектами), к которым предъявляются требования, но деятельность, которую они ведут, настолько многообразна, что некоторые виды этой деятельности могут осуществлять и другие субъекты, которые в целом могут не соответствовать этим требованиям, да и вообще не ставить целью быть уполномоченным субъектом только для одного этого вида деятельности. В итоге субъектный подход, возможно, становится причиной того, что оказывается ситуацией, которую принято называть регуляторным арбитражем.

Алексей Саватюгин часто говорит: «А что в этом плохого?» Да, мы тоже не говорим о том, плохо это или хорошо.

Но если есть деятельность, то, наверное, требования должны быть к деятельности, а не к тому, кому разрешено осуществлять эту деятельность. И эти разрешения на осуществление определенных видов деятельности должны вырастать из того объема рисков, к которым эта деятельность может привести.

Если мы меняем подход или предлагаем вместе с субъектным подходом исходить из того, что требует сама деятельность, какие риски несет сама деятельность, и определять требования именно рисками, то окажется, что только субъектного подхода, основанного на том, что такой-то институт имеет право на такую-то деятельность – недостаточно. Нужен и, назовем его так, деятельностный подход, который основан на анализе деятельности. Если выясняется, что эта деятельность несет определенные риски, то тогда и нужно принимать решение о присвоении того или иного статуса. И если этот вид деятельности является исключительным в той части, что риски достаточно высоки, – да, нужны ограничения, чтобы эта деятельность не была бесконтрольной, потому что она может приносить риски.

Если мы исходим из субъектного подхода и только из него, то получается, что нужно давать гораздо больше статусов, создавать огромное количество новых типов субъектов, и понятно, что чем больше типов статусов, типов субъектов, тем сложнее становится регулирование, тем больше в нем лакун, противоречий, и тем больше возможностей для арбитража, то есть, использования законодательства для того, чтобы обойти это законодательство.

Одну и ту же может осуществлять множество различных видов организаций, и мы с вами прекрасно знаем, как на финансовом рынке это происходит, точнее, с финансовыми услугами. Но в зависимости от того, какая концентрация рисков есть в той или иной деятельности, а точнее, объеме деятельности, которую оказывает этот институт, требования должны разниться.

Что мы получаем в результате. Если мы исходим только из субъектного подхода, получается, что для текущих участников рынка будет расти регуляторное давление. Потому что к этим участникам будут предъявляться новые требования, даже если в их деятельности не реализуются те риски, против которых эти требования направлены. А для новых участников, так как растет количество требований, будут расти регуляторные барьеры. В итоге на рынке не будут появляться новые игроки и не будет нормальной конкуренции.

Мы не видим в таком случае возможности снижения регуляторных требований для участников рынка. И мы не видим возможности гибкого, риск-ориентированного, пропорционального рискам подхода в регулировании. Риски будут оцениваться не пропорционально объемам фактической деятельности участников, а исходя из того статуса, который им присвоен.

Поэтому мы и предлагаем переходить к регулированию по деятельности. Мы не считаем необходимым отменять все то регулирование, которое есть сейчас. Нет, мы говорим, что субъектный подход, который доминирует и превалирует сейчас в регулировании финансовых рынков, не позволяет реагировать на те изменения, которые мы с вами видим, в том числе, на те самые развилки, о которых говорил Олег Иванов.

Разные участники рынка при осуществлении одинаковой деятельности должны исполнять одинаковые по сути требования, но соразмерно тем рискам, которые зависят от объемов деятельности и могут не зависеть от их статуса.

Дальше мы приведем несколько примеров, как «деятельностный» подход может изменить даже существующий субъектный подход.

Давайте посмотрим с точки зрения предоставления финансовых услуг самый базовый рынок, который как раз я и представляю, – микрофинансы.

Сейчас на рынке существуют такие статусы:

• Микрокредитные компании, минимальный капитал с 1 июля будет 2 миллиона рублей, но будем считать, что 5 миллионов, когда закончится реформа в июле 2024 года

• Микрофинансовые компании с капиталом 70 миллионов

• Банк с базовой лицензией, капитал 300 миллионов рублей

• Банк с универсальной лицензией с минимальным размером собственных средств – 1 миллиард рублей.

Если посмотреть на виды кредитования, которые они могут осуществлять, то мы видим, что микрокредитные компании – это беззалоговое кредитование. Хотя почему-то сейчас им предоставлено право залога. Если капитал 1 миллион, как сейчас до 1 июля, как быть с тем, что залоги могут иметь другую ценность? Микрофинансовые компании осуществляют беззалоговую и залоговую, и, в идеале, было бы правильно, чтобы микрокредитные компании с капиталом 5 миллионов рублей и с объемом займа, которые они могут выдавать, до полумиллиона, не занимались бы залоговыми операциями.

Микрофинансовые компании занимаются залогами до миллиона рублей. А потом вдруг у нас появляется дыра. Потому что сразу же появляется банк с базовой лицензией, который может выдавать беззалогово, если потянет, конечно, - до бесконечности, залоговое кредитование – до бесконечности, кредитные карты для физических лиц, кредитные линии для юрлиц – опять же, до бесконечности. А также они имеют право на РКО и на вклады (а у банков это очень связанная деятельность). И при этом эти вклады гарантированы.

С универсальной лицензией добавляются еще и, можно сказать, безграничные операции на финансовых рынках для физических лиц. Понятно, что некоторое количество операций на финансовых рынках доступны и клиентам банков с базовой лицензией. Но если мы упрощаем для понимания логики, понятно, что бизнес-модель ограниченного доступа на финансовые рынки не сильно может помочь в бизнесе банкам с базовой лицензией.

Возникает вопрос: а как же быть в середине? Как банк с базовой лицензией может уйти с рынка и удержать базу клиентов если не заниматься кредитными картами, или, наоборот, микрофинансовая организация, которая доросла до того, что может давать кредитные карты, но ей нельзя осуществлять РКО и принимать вклады, которые будут гарантированы, как ей быть?

Даже простейший анализ с точки зрения деятельности показывает, что нужен еще один тип компаний. Для простоты назовем ее «финансовая компания». Наверное, они должны заниматься беззалоговым кредитованием до 5 миллионов, залоговым – до тех же 5 миллионов (что, кстати, соответствует интересам малого и микробизнеса), и кредитными линиями. Если посмотреть на аналогию, в США это называется «credit card company» - может выдавать кредитные карты, но не имеет права гарантировать средства, которые она привлекает.

Даже существующий субъектный подход, если его дополнить анализом тех видов деятельности, которые могут предоставлять субъекты, позволяет иначе взглянуть на пропорциональное регулирование. Субъектное регулирование становится пропорциональным рискам. И оно говорит о том, что, если мы хотим обеспечить появление новых банков, то надо бы, наверное, предоставить неким типам субъектов другой комплект видов деятельности. И наоборот, если мы чувствуем, что банки не имеют бизнес-модели, которая позволяет им привлекать вклады или им не хотелось бы гарантировать вклады, надо дать им возможность уйти, не занимаясь вкладами.

Это всего лишь игра ума. Это не концепция, которая проработана до мелочей. Мне могут возразить, что ломбарды занимаются залогами. Может быть огромное количество дискуссий. Я именно поэтому и предлагаю посмотреть с такой точки зрения, не отменяя субъектный подход, а его дополняя.

Павел ШУСТ: Я продолжу дискуссию касательно функционального регулирования. Пару слов скажу про особенности платежной сферы.

Дело в том, что с юридической точки зрения наш сектор регулируется последние десять лет: ровно десять лет назад был принят закон «О национальной платежной системе». И за эти десять лет на нашем рынке с регулятивной точки зрения появилось очень много разных типов организаций. Не только банки и банковские кредитные организации, это еще и банковские платежные агенты, которых есть три типа: платежные агрегаторы двух типов и банковские платежные агенты; платежные агенты, которые формально не находятся под надзором ЦБ, и т.д.

Одним словом, формируется некий зоопарк, большое количество различных типов организаций. Каждый раз, когда появляется какая-то новая бизнес-модель, ЦБ вынужден вводить в регулятивное поле новый тип организаций. Мы подумали над тем, каким образом мы бы могли оптимизировать эту структуру рынка с регулятивной точки зрения, чтобы упростить этот процесс.

Иногда участники рынка даже задают вопрос: мы делаем то-то, кем мы должны назваться – платежный агрегатор, БПА, какой статус мы должны получать? И очень часто некоторые организации действуют в нескольких статусах - они и платежный агент, и банковский платежный агент, и платежный агрегатор. И все это одновременно, они держат трех или четырех юристов, каждый из которых занимается своим статусом. Хотя эти услуги не являются автономными. Они все поддерживают друг друга, это единая бизнес-модель.

Мы подумали над тем, как эту регулятивную структуру можно было бы упростить. У нас получилась довольно простая табличка.

На самом верху этой пирамиды банки, которые могут оказывать весь спектр финансовых услуг. Это полностью соответствует, например, европейскому подходу, где во Второй платежной директиве банки имеют право оказывать платежные услуги просто в силу своей лицензии. У них требования к службе внутреннего контроля, к минимальному капиталу очень высокие, поэтому они могут не только выдавать кредиты, но и заниматься платежами.

На второй ступеньке находятся существующие небанковские кредитные организации, которые правильно было бы назвать легкими банками. В отрасли на практике все и называют НКО маленькими банками, потому что у них есть банковская лицензия, но они оказывают ограниченный перечень платежных услуг.

Инновация, которую мы предложили ввести в регулятивное поле - это платежные институты, которые должны быть аналогом платежных агентов, но более функциональными. У платежных институтов должно быть право оказывать платежные услуги, но, в отличие от тех, у кого есть банковская лицензия, они должны оказывать эти платежные услуги через собственный банковский счет. При этом, в отличие от платежных агентов, платежные институты должны находиться под надзором ЦБ.

Сейчас есть специфическая ситуация, когда один из провайдеров платежных услуг - платежный агент – регулируется отдельным федеральным законом и не находится под надзором единого регулятора. И это немножко выбивается из общей стройной картины.

Платежные институты, по нашему мнению, и должны заменить платежных агентов и при этом иметь право оказывать любые платежные услуги в собственном качестве. При этом БПА совершенно не обязательно убивать. Имеет смысл, возможно, несколько упростить агентскую модель - до обычной принципал-агентской модели. То есть, оставить за банками право привлекать агентов в любых целях, но при этом банки, финансовые организации должны нести всю полноту ответственности за своих агентов, что они и сейчас делают. И тогда бы не было необходимости разделять БПА на тех, кто принимает наличность, принимает безнал, кто просто передает информацию и т.д. Сейчас это отдельный круг организаций. Мы могли бы сконцентрироваться на том, чем организации занимаются, что они на самом деле делают с практической точки зрения, нежели на том, каким образом они называются.

На наш взгляд, это не просто переход к функциональному регулированию. Это сильно упрощает в долгосрочной перспективе изменение законодательства: когда будут появляться новые бизнес-модели или новые платежные услуги, не нужно будет придумывать новый тип организации, нужно будет просто расширить перечень возможных платежных услуг, и этого будет достаточно - предъявить к тем организациям, которые эти услуги оказывают, особые требования.

Это будет проще и для регулятора, и для участников рынка – они не будут спрашивать, кем им называться, они будут просто смотреть, что они делают, и, исходя из этого, какие требования они должны исполнять.

На платежном рынке этот вопрос очень и очень актуален. Поэтому надеемся на эту реформу в части приведения унификации платежных институтов, платежных агентов, для того чтобы все находились под надзором ЦБ и была выстроена пирамида: на вершине те, у кого максимальный функционал и максимальные требования, а внизу пирамиды – платежные институты, которые могут выполнять только ограниченные транзакции, но пользоваться более мягким регулированием и с точки зрения минимального капитала, и с точки зрения требований к системе внутреннего контроля.

В целом эта табличка очень похожа на таблицу с профессиональными кредиторами. Может быть, несколько проще, но логика одна и та же: важнее не какой у организации статус, не как она называется, а что она делает. И тогда мы сразу поймем, какие меры по минимизации рисков этой деятельности необходимы. Вот пример, как можно было бы структурировать субъектов, которые оказывают платежные услуги.

Эльман МЕХТИЕВ (модератор): Мы действительно предлагаем не революцию, мы предлагаем дополнить, улучшить и углубить, дать больше возможностей регулятору и надзору.

Кстати, по поводу надзора. Когда мы продолжили игру ума, оказалось, что деятельностный подход или функциональное регулирование позволяет посмотреть не только на само регулирование, но и на то, как видят услуги их потребители - физлица, ради которых мы работаем, и что делать с надзором для того, чтобы они были счастливы.

Представьте себе, что вы – физлицо и хотите взять кредит. И первое, с чем вы сталкиваетесь, это реклама. Дальше вы идете получать кредит, то есть, вы проверяете информацию – полная или неполная. Дальше есть срок жизни кредита. Дальше, увы, вы попали в просрочку. И ваши права как должника с просроченной задолженностью нарушаются. И так, на этой страничке всего четыре организации.

Теперь представьте себе, насколько сложно потребителю понять, куда ему жаловаться. По поводу рекламы он должен жаловаться в ФАС, по поводу информации - в Роспотребнадзор (но может и в ЦБ), по поводу жизни кредита – опять же в Роспотребнадзор и ЦБ, по поводу просрочки и притеснения прав должника в – ФСПП.

Как вы думаете, насколько должна быть развита финансовая грамотность в стране, чтобы люди знали четко: в эту секунду я должен обратиться сюда, а в эту – сюда?

А вдруг ФСПП у вас ничего не нашла как у должника? Вы может подать на банкротство. Но банкротства кредиторы не хотят и чинят препятствия. Куда вы должны обращаться? В Минэк? Но Минэк – не надзорый орган. Даже здесь, на страничке мы не можем указать, куда надо обращаться потребителю финансовой услуги, если что-то пошло не так при предоставлении услуг.

Мы всегда говорим о жизненном цикле услуги. Но почему-то при регулировании мы не хотим посмотреть на этот жизненный цикл услуги с точки зрения ее потребителя.

При такой игре ума, если посмотреть с точки зрения деятельности и надзора за деятельностью, приходит мысль, что мы с вами должны создать единый орган поведенческого надзора в сфере финансовых услуг, чтобы обеспечить реальную защиту прав потребителей финансовых услуг.

Мы не говорим, как это сделать - мы не знаем, просто предлагаем идею. Но эта идея не наша, она не новая. Если Олег Иванов говорил, что у нас стимулирующее регулирование возникло как антикризисное, то в 2009 году был принят закон Додда-Франка в ответ на кризис, о котором мы теперь рассказываем в вузах. В 2010 году появился Consumer financial protection bureau как единый орган поведенческого надзора в сфере финансовых услуг в США, а в 2012 году на тот же самый опыт пошли в Великобритании, был создан FCA, Financial conduct authority. И человек знает, куда нажаловаться.

А теперь представьте себе нашего гражданина. Куда он жалуется? Он жалуется в итоге во все органы, которые, как он считает, имеют отношение. Но, само собой, он жалуется в итоге в один – в Администрацию президента. Так если это уже в голове человека, что надо жаловаться в один орган, что один орган должен защищать его права, может быть, мы сделаем этот шаг?

Мария МИХАЙЛОВА: Я хотела бы дать комментарий с позиций инфраструктурного уровня платежного рынка.

Мы обозначили тему сегодняшнего обсуждения как то, какой мы видим стратегию развития финансового рынка. Помимо того, что уже сказали коллеги, и к чему я, безусловно, присоединяюсь, можно применить еще несколько векторов, и все они будут указывать на верность обозначенной логики, помогут выявить лакуны, которые сегодня существуют, например, с той же идентификацией, с возможностью ее проведения и т.д.

Но, помимо этого, мне кажется, что наиважнейший ответ на вопрос, как мы видим стратегию развития финансового рынка, мы видим ее через такой механизм, как конкуренция. И, строго говоря, именно конкуренция позволяет нам говорить о развитии, а не о каких-то других процессах, которые могут быть – эволюционное существование или что-то еще.

При этом как само понятие конкуренции, содержание этого понятия, так и мероприятия по ее развитию и управлению должны быть основаны на сформулированной целостной методологии анализа рынка, а не базироваться на концепте, который возник на платежном рынке, но мы можем наблюдать его постепенную эволюцию за границы платежного сегмента в другие сектора финансового рынка, и который я условно для себя назвала «концепт равноудаленной инфраструктуры» (еще часто говорят «некоммерческая инфраструктура», «централизованная инфраструктура»).

Понятно, что в рамках короткого комментария сложно в деталях обосновать представляемую мной позицию и обсудить все аспекты данного концепта и проблем, которые видятся в связи с ним. Поэтому я надеюсь на дальнейшее продолжение и последующую профессиональную экспертную дискуссию.

Сейчас пунктиром несколько моментов хотела бы обозначить, на какие моменты необходимо обратить внимание в этой дискуссии.

Первое, что хочется сказать, что сегодня фактически отсутствуют основания для ведения таких дискуссий. То, в опоре на какие принципы должно развиваться именно само регулирование, сегодня формально не описано и не закреплено. Условно говоря, нам не хватает стратегии развития стратегии регулирования.

Второй момент, мне кажется, ключевой - очень важно иметь в виду различение, что создание условий и правил функционирования инфраструктуры и создание самой инфраструктуры, это два принципиально разных процесса. И если первый создает предпосылки для развития, для конкуренции, для разнообразия форм рыночного участия, то второй приводит к созданию монополии и росту государственного участия в отрасли.

Концепт равноудаленной инфраструктуры в платежном сегменте базируется на очень узком фрагментарном понимании и проблем развития рынка, и самого рынка, и, как следствие, на искаженной оценке его регуляторного воздействия на отрасль.

Главная проблема отрасли – это рост государственного участия, и, получается, мы решаем эту проблему за счет еще большего наращивания государственного участия.

Здесь нужно сделать небольшое отступление, что сторонники концепта равноудаленной инфраструктуры приводят спектр аргументов в поддержку этого концепта, который содержит в себе широкий набор тезисов, начиная от проблем госбезопасности и заканчивая влиянием естественных процессов цифровизации на экономику в целом. Я бы хотела подчеркнуть, что тот подход, который представляется более эффективным и который содержит в себе конкуренцию и потенциал для развития, ни в коей мере не отрицает наличия централизованных инфраструктур или централизованных структурных элементов, которые должны решать задачи политические, безопасности, и, главное, на что редко обращается внимание, социальные задачи. Потому что существует круг задач, вопросов и целей, которые гораздо более эффективно решать с использованием централизованных механизмов, а не рыночного участия.

И тут необходимо четко очертить границы, когда наиболее эффективным способом решения проблемы или задачи является централизованная инфраструктура, а когда достаточно задействовать возможности участников рынка.

Все аргументы, которые касаются цифровизации и платформизации, что это именно они способствуют тому, что у нас формируется единая платформа, устраняются посредники – все это не имеет никакого отношения к проблеме, потому что именно цифровизация и платформизация позволяют инфраструктуре функционировать в рамках единых правил, но при этом не создавать одну платформу или одну инфраструктуру. Это очень важный тезис, на который почему-то не обращается внимание.

Можно сделать небольшое лирическое отступление о том, что платежный рынок был счастливо избавлен в свое время от тяжелого наследия, в отличие от других секторов экономики, которым по наследству досталась монополизированная инфраструктура. Сейчас мы видим, сколько сил, денег, ресурсов и энергии тратится на то, чтобы решить проблему монополизации инфраструктуры в сегментах ЖКХ, трубопроводов, железной дороги и т.д., в других секторах экономики.

На финансовом рынке есть проблемы суперконцентрации, есть определенные перекосы, но это не инфраструктурная монополизация. И идти сейчас по тому пути, с которым в других секторах экономики ведется неравная борьба, нам представляется вопросом, требующим как минимум обсуждения.

И последний тезис. Для того чтобы рынок мог строить свои стратегии, крайне важно понимать стратегию регуляторного развития. Именно это создает возможность долгосрочного планирования и возможность предсказуемости и инвестиций в развитие.

Однако проблема заключается в том, что отсутствуют где-либо закрепленные критерии принятия этих решений, и зачастую единственным доступным для публичного обсуждения критерием принимаемых решений, в том числе инфраструктурных, оказывается только цель, ради которой решение принимается или создается инфраструктура. Но, если что-то делается для достижения цели, это вовсе не означает, что все эти действия автоматически приводят нас именно к этой цели.

И вот этот крайне серьезный элемент неопределенности. В любой ситуации неопределенности, особенно связанной с проблематикой регулирования, наибольшую устойчивость имеют крупнейшие игроки. Попытка таким образом развивать конкуренцию приводит нас к обратной ситуации: декларируемая цель – развитие конкуренции, на практике – ослабление позиций менее крупных участников рынка и еще большее наращивание государственного участия.

Первый шаг, который представляется необходимым сделать - создать возможность, формальную опору для обсуждения концепций, которые ложатся в основу принимаемых решений. Может быть, этот шаг формальный, может быть, мне скажут, что это ерунда, но представляется, что формальные шаги – это крайне важно. Важно иметь формальные основания для обсуждения концепций, а не только последствий уже принятых решений.

Андрей ЕМЕЛИН: В начале хотел бы вспомнить одну из абсолютно верных мыслей Олега Иванова, что наш регулятор зачастую спешит путем корректировки регулирования решать те задачи, которые во всем мире решаются в порядке правоприменения. На мой взгляд, если бы продолжить слайд Олега относительно национальных особенностей, я бы это выделил как одну из наших национальных особенностей в сфере права.

Там, где во всем мире спор бы был перенесен в суд, который бы рассмотрел конкретное правоотношение конкретного правоприменителя и взгляд конкретного регулятора на эту ситуацию и вынес бы по спору между ними решение, которое в дальнейшем могло бы послужить основанием для каких-то выводов, в нашем случае регулятор сразу обращается в Федеральное собрание с тем, чтобы поменять закон.

Причиной изменения наших законов зачастую становится некоторое количество жалоб, поступивших тому или иному надзорному органу. Не всегда есть возможность точно понять объем этих жалоб, серьезность возникшей проблемы. Но регулятору привычно, комфортно взять в свои руки изменения, провести стандартную процедуру разработки нормативного правового акта и сразу установить некое правило.

На мой взгляд, это не самый удачный подход. Он приводит к тому, что мы в сфере Федерального закона № 353, а в последнее время, к сожалению, еще и в сфере Федерального закона № 152-ФЗ по персональным данным не успеваем принять одни изменения, как тут же приходится обсуждать другие. Иногда эти обсуждения накладываются одно на другое. И отдельным упражнением становится необходимость учета только что сформулированных изменений в следующих изменениях.

Понятно, что в такой нормативной обстановке работать крайне сложно. Финансовые организации несут колоссальные издержки сугубо технического и технологического характера. Это издержки, не связанные с усовершенствованием продукта, с его кастомизацией. Это чисто технологический процесс заказа, тестирования, изменения АБС, которые ложатся каждый раз на всю финансовую систему, на постоянно растущие издержки которой мы постоянно сетуем.

Как попытаться помочь нашим регуляторам выйти на некий новый качественный уровень разработки нормативных решений? На наш взгляд, та конфигурация, которая есть сейчас, почти полностью ограничивается обсуждением с рынком неких общих подходов. Наш очень уважаемый и мудрый регулятор, судя по всему, ощущает себя, как шутил один мой профессор в Юридической академии, «последней истиной в инстанции». Это не очень правильно.

Те решения, которые влияют на значительные сектора рынка, совершенно точно не просто заслуживают обсуждения, а требуют детальной проработки. Чаще всего мы сталкиваемся с неким сформулированным докладом или концепцией, изложенной Банком России по тому или иному вопросу. Рынок включается обычно уже на стадии, когда есть некий каркас, который представляет собой видение ЦБ.

Дальше обсуждение ведется чаше всего активно, но не всегда очень глубоко. За счет того, что в дискуссию привлекаются самые широкие слои участников рынка, у большинства из которых не всегда есть время даже погрузиться в тему, и точно нет возможности взглянуть на ту или иную проблему, так сказать, с «eagle view», с верхней точки. В результате значительное количество обсуждающих просто выражает некую комплексную поддержку идеи. Критические же замечания чаще всего сводятся в таблицу, где просто фиксируется позиция регулятора, принял он ее или не принял. Обсуждение причин непринятия, возможность привести доводы в пользу принятия той или иной точки зрения, на сегодняшний день институционально практически никак не реализовано.

Спасибо, что есть площадки, такие, как АЦ Форум, Сколково, где все-таки эти обсуждения еще исторически продолжаются. Но они не могут собой заменить ту необходимость, которая гораздо шире и по предметному кругу, и по кругу регуляторов, которые необходимо привлечь к этому обсуждению, а это далеко не только ЦБ.

В результате рынок, зачастую, даже имея ту или иную позицию по конкретному вопросу, просто никак не может ее донести, презентовать, убедить в том, что она правильная, то есть поменять вектор в предполагаемом решении, которое сформулировал регулятор.

И в итоге оказывается, что мы принимаем сутевое участие уже только на стадии разработки конкретного проекта нормативного акта, который уже предлагает решение по принятому концептуальному базовому решению регулятора.

На наш взгляд, поскольку все это еще и сопровождается практически полным отсутствием оценки затрат вводимого требования, особенно его технических составляющих (это ярко показал пример внедрения ЕБС), и отсутствующая система последующей оценки фактического воздействия, насколько достигнуты те цели, которые были заявлены, насколько понесенные издержки оказались адекватны тем результатам, которые мы получили, и вообще получили ли мы какие-то результаты, – все это в комплексе делает наше движение в регуляторном поле очень векторным, рваным – мы куда-то дернулись, полетели, потом в другой точке пространства полетели в другую сторону. Никакого комплексного подхода к методике внесения изменений в регуляторику, разработке новых подходов мы, к сожалению, не имеем.

Для того чтобы это сделать, мы решили попробовать сформулировать некие принципы обязательных требований к регулированию Банка России, которые очень перекликаются с Федеральным законом № 247–ФЗ об обязательных требованиях, который на ЦБ не распространяется.

Этот закон, который вступит в силу в 2022 году, устанавливает базовые принципы правового регулирования, которые будут обязательны для всех ФОИВов. Но Банк России, к ним не относясь, остается за периметром этих правильных изменений. Поэтому мы, адаптировав те общие подходы, которые предложены в 247-ФЗ, постарались сформулировать наши предложения в виде проекта изменений в закон о Центральном банке.

Сразу оговорюсь, что в их основе лежит то движение, которое начал сам Банк России. Огромное спасибо коллегам из Банка России, и прежде всего лично Эльвире Сахипзадовне, за то, что тот самый релизный подход принятия нормативных актов, о котором столько просил рынок, оказался практически реализован самим регулятором. Это колоссальное достижение, которое прошло для внешних наблюдателей почти незамеченным, так как не было нигде формально закреплено.

Опираясь на него, мы хотели надстроить более базовые вещи, которые, на наш взгляд, достойны того, чтобы иметь законодательное закрепление. Это, прежде всего, закрепление системы измерения достижения стратегических конкретных целей регулирования.

Если вы, а вы должны формулировать некую цель любого регулирования, сформулировали эту цель, то она должна быть измерима в принципе и фактически измерена по результату. Для этого нужна система оценки фактического воздействия.

Мы готовы к более активному участию при выработке конкретных инструментов регуляторного воздействия. Наше регулирование уже настолько сложно и взаимосвязано, что способно оказать самое неожиданное влияние на смежные сектора. То есть, решения, например, по сервису ФНС о сведениях о доходах заемщика имеют очевидную корреляцию с темой ПДН. А там дальше возникает система БКИ с расчетом среднего дохода. А дальше комплексная косвенная оценка дохода по большим данным. И так далее.

В этом плане, кстати, не могу не отметить, что введенный очень правильный механизм регуляторной гильотины по дороге приобрел довольно своеобразные черты. Изначально был декларирован принцип «one in – two out» – одно требование вводится, два выводится. Ничего похожего мы не видим.

Было предложено, что регуляторы обосновывают необходимость введения или сохранения регулирования. А на выходе мы получили, по крайней мере, в рамках регуляторной гильотины Банка России просьбу рынку обосновать цифрами необходимость отмены того или иного требования. Но рынок никому не обязан ничего доказывать, он обязан работать. И регулирование, на мой взгляд, не должно ему в этом мешать.

Если же вы собираетесь усложнить бизнес каким-то регуляторным требованием, вы должны обосновать и рынку, и соседним регуляторам, что это усложнение необходимо, что оно решает важную задачу, причем либо счетную, либо понятную, и в дальнейшем будет проверено, достигли вы ее или нет.

Но на практике получилось совсем не так. Когда рынок через тот же самый механизм построения правовой базы цифровой экономики, через Сколково инициировал целый ряд прорыночных инициатив (это касалось электронного хранения документов, расширения доступа к ГИСам, обязательности использования безнала в Интернете) – по всем инициативам рынка мы увидели либо торможение, либо усечение до совершенно беззубого результата, либо переворот, как в электронном хранении, где мы вместо оптимизации можем столкнуться с очередным набором дополнительных требований, ухудшающих положение даже по сравнению с текущим.

Дабы такого не происходило, мы полагаем правильным, что при реализации любого регуляторного решения должен соблюдаться приоритет рыночных механизмов.

Об этом сегодня коллеги уже говорили. Но это должно быть не просто некой декларацией, даже с которой все согласны, это должно быть закреплено нормативно. Пусть это будет норма–принцип – норма, не имеющая прямого действия, не применяемая напрямую к конкретным правоотношениям. Но даже само выделение этих норм в отдельную категорию, как норм–принципов означает, что они имеют чрезвычайно важную сутевую роль. Они позволяют нам при принятии любого решения соотнести свои намерения с некими базовыми посылами.

Базовый посыл в регулировании – это вообще основа основ. Если вы декларируете, что вы хотите соблюдать конкуренцию, но при этом вводите монопольный государственный сервис в той или иной сфере, очевидно, что вы не соблюдаете исходный принцип обеспечения конкуренции. Еще пример.

На наш взгляд, при введении любого государственного решения, которое заменяет собой или подменяет собой рыночное, должен изначально на старте определяться срок действия этого решения и обязательно срок его приватизации. Вот это будет рыночный принцип.

Мы не говорим о том, что рынок априори способен решить все задачи быстрее, чем государство. Это не всегда так. Особенно в сферах, которые требуют мгновенного вложения огромных средств или применения мер административного управления. Но мы четко должны понимать, что на выходе мы не окажемся в ситуации супергипермегафинтеха государства, о котором говорил Олег, которое собой безо всяких там зарубежных экосистем с абсолютной гарантией «заменит» большинство участников рынка. И мы окажемся вместо рыночной ситуации в ситуации государственного капитализма. Почитайте работы конца позапрошлого – начала прошлого века, которые указывали на то, что это не есть оптимальная форма введения экономической деятельности.

Начал с права, закончил экономикой. Возвращаясь к праву, хотел бы сказать, что одиннадцатый слайд подкреплен законопроектом. Будем очень благодарны за дискуссию. Надеюсь, Екатерина Голуб не откажется принять нашу дискуссионную группу на своей площадке и провести необходимые раунды обсуждения.

Мы за то, чтобы все обсуждалось более широко с привлечением всех заинтересованных регуляторов, всех заинтересованных участников рынка. Только за счет аккумуляции нашего интеллектуального потенциала, нашего опыта мы сможем достичь того решения, которое обеспечит нашим потребителям, нам с вами максимально комфортные рыночные условия работы.

Андрей ЛИСИЦЫН: Идея, которая сейчас обсуждается, как мне кажется, делится на несколько составляющих.

Первая – регулирование по принципам, а не по форме.

То, о чем сейчас говорил Андрей Емелин, это очень важная составляющая, которая позволила бы распространять единые принципы регулирования в России в целом, в том числе, и на финансовый сектор.

Приведу простой пример, с которым мы в РСПП в очередной раз столкнулись. Касается определенного рода стратегических документов, в частности Стратегии развития Национальной платежной системы. Применительно к разработке стратегических документов существует отдельный закон, который регулирует их разработку. Когда мы попытались его применить к Стратегии развития Национальной платежной системы, Центральный Банк четко высказался, что, с их точки зрения, данный закон к ним не применим. Т.е. подход к финансовому регулированию как к особенному пока сохраняется.

По большому счету, если мы говорим о регулировании по принципам, мы должны говорить о едином страновом подходе, когда те принципы, которые формулируются в законодательных актах, в данном случае в законе о стратегическом планировании, должны применяться к любому субъекту, который обладает регуляторными полномочиями. То есть, либо ЦБ не выполняет регуляторную функцию, а является хозяйствующим субъектом высокого уровня, либо он регулятор и он должен выполнять эти принципы.

В этом законе как раз уже присутствуют многие принципы, о которых говорил Андрей Емелин. Там есть и вопрос связанных с оценкой последствий, оценкой предыдущих действии. Об этом мы и пытались сказать ЦБ, что, коллеги, давайте мы посмотрим на стратегию развития ПС с этой точки зрения. О чем мы договорились с ЦБ как РСПП? О том, что принятая стратегия будет проходить такой анализ, несмотря на подход ЦБ, на площадке РСПП в период ее реализации. И следующая стратегия будет готовиться не в режиме, когда она в последний момент предоставляется предприятиям и анализируется очень верхнеуровнево, и тем более дается та реакция, о которой говорил Андрей Емелин, то есть, скорее, некая табличка и позиция регулятора уже без возможности какой-либо дискуссии, а заранее готовится следующая стратегия.

В этой связи очень важно кроме правильных действий, о которых говорил Андрей Емелин (обсуждение закона, проведение этого закона максимально далеко, подкрепление его позицией предпринимательского сообщества, о чем бы я отдельно хотел сказать), ситуация сегодня выглядит так, как будто финансовый рынок – вещь в себе. На самом деле финансовый рынок работает для предприятий. И здесь очень важно изначально готовить позиции таким образом, чтобы эта позиция была подкреплена предпринимательским сообществом. А для этого нужно создавать соответствующие механизмы подкрепления и поддерживать их функционирование. Я бы призвал продолжить обсуждение на площадке РСПП, в том числе в рамках этого закона.

Следующий момент – регулирование по деятельности. Я в данном случае высказываю экспертную позицию, но я почти уверен, что предприятия, финансово-промышленные группы полностью поддерживают функциональный подход. Вы называете его «деятельностным», но мне кажется, что правильнее называть «функциональным», иначе возникает путаница. Потому что когда мы говорим о деятельности, вам возразят, что и сейчас регулирование осуществляется по деятельности – банковской, на рынке ценных бумаг и т.д. Для продвижения функционального подхода я бы предложил уйти от понятия деятельности и использовать понятие «функция», «сервис» и т.д.

Саму сутевую идею, которую сегодня обсуждали необходимо развивать и поддержать, потому что как раз ключевой особенностью функционального подхода является то, что происходит безболезненное расширение субъектов, которые могут осуществлять соответствующую функцию, деятельность которых по сути является деятельностью по оказанию этого сервиса, и как раз устранению того самого регуляторного арбитража.

Здесь я бы хотел отметить, что когда РСПП проводит опросы, то мы сталкиваемся с тем, что предприниматели достаточно здраво смотрят на функцию посредничества. Нет требования, давайте уберем всех посредников. Как раз наоборот. Например, при опросе про повышение эффективности международных расчетов 52% респондентов указали, что они за развитие системы посредников, чтобы их было как можно больше, поскольку это позволит снижать цену. То есть, у предпринимательского сообщества подход достаточно здравый. Другой пример, когда компания смотрит на новый цифровой инструментарий, например, цифровизацию активов, то трезво, с моей точки зрения оценивать, что этот инструментарий будет создаваться не промышленниками, ключевыми будут финансовый (более 90%) и платежный рынок. Мы отдельно выделяли его, чтобы посмотреть, будет ли какая-то разбежка между этими двумя связанными сегментами рынка. Больше 70% отметили, что будет интересно прежде всего платежному и финансовому рынку.

То же самое, если говорить о «цифровом рубле». Он воспринимается прежде всего как инструментарий контроля, а не рыночный инструмент. Это очень важный момент. То есть, потребительский рынок не воспринимает это как возможность развития финансового рынка.

Поэтому, резюмируя, хочу сказать, что я полностью поддерживаю идею разработки этого закона. Призываю активнее приходить на нашу площадку. Мы в ближайшее время планируем проведение в рамках комиссии по банкам и банковской деятельности, она все больше разрастается по своему функционалу, подкомиссии по платежным расчетным системам и технологиям. Пользуясь случаем, анонсирую эту историю, где мы планируем как раз обсудить ряд вопросов, которые связаны с нашей сегодняшней тематикой. Это и экосистемы, и та же стратегия развития НПС, поэтому приглашаю присоединиться. И полностью поддерживаю сегодняшние идеи. Их обсуждение необходимо активизировать во всех возможных формах.

Павел САМИЕВ (заочно): Один из основных вызовов регулирования страхового сектора и страховых продуктов – быстрая трансформация и интеграция страховых услуг в комплексные сервисы (или суперсервисы), которые охватывают повседневные потребности потребителей (как людей, так и бизнеса). В этих сервисах есть как страховая составляющая, так и не страховая, нефинансовые элементы. Например, медицинские услуги, управление здоровым образом жизни, мониторинг качества жизни, управление недвижимостью (умным домом) или автомобилем с точки зрения контроля функционирования всех систем мониторинга, обеспечения эффективного энергопотребления, вождения, безопасности и т д. Такие сервисы раньше со страхованием не были связаны напрямую, либо продавались как отдельные услуги. Сейчас это все дрейфует в сторону конвергенции, и у регуляторов в этом смысле вызов, который перед ними стоит - не только про встраивание страховых продуктов в экосистемы, но и соединение, пересечение с нефинансовыми услугами, которые превращают стандартные страховые продукты в часть суперсервисов.

У регуляторов появляется необходимость оценивать наполнение потребительского качества этих сервисов, то есть что может входить в их состав, в том числе из нефинансовых составляющих и какую потребительскую ценность они несут, можно ли вообще регулировать их тарификацию и составляющие части.

У страховых продуктов сейчас есть достаточно строгий контроль тарификации, есть правила страхования и составных частей страхового продукта. Более того, Центральный Банк ужесточает это регулирование. В части конвергенции мы видим процесс по слиянию с нефинансовыми сервисами, которые Центральный Банк не совсем и должен регулировать.

Можно ли зафиксировать такой формат регулирования – если появляется суперсервис, где присутствуют страховые и нефинансовые услуги, то регулятор смотрит только на страховую услугу в этом составе?

С другой стороны, это комплексный сервис. Типичный пример – продукт, где есть медицинское страхование, в него встроена телемедицина, при этом есть мониторинг здоровья и гаджет, который отслеживает изменение разных показателей здоровья, при этом есть сервисы стандартных чекапов. То есть продукт уже не только про страхование, а значит стоит его рассматривать как единое целое – это один из ключевых вызовов регулирования страхового рынка, он взаимосвязан с тем, что развиваются экосистемы. Здесь крайне важно не получить негативный эффект, когда регулятор ограничивает развитие такого сценария рынка, поскольку на самом деле он улучшит качество жизни людей и улучшит для бизнеса возможность применения подходов с суперсервисами.

Роман ПРОХОРОВ: Мы говорим о том, как улучшить регулирование финансового рынка. Я бы хотел отметить следующие вещи. Часть спикеров уже об этом говорила. Финансовый рынок существует не сам по себе, а для экономики. Поэтому, когда мы говорим о регулировании финрынка, оно должно коррелировать с тем регулированием, которое у нас существует в экономике, чтобы не возникало дисбаланса, когда одно регулируется так, а другое – по-другому.

Вторая вещь. Все мы понимаем, что видим это на самых разных рынках, в том числе на российском. Финансовый рынок активно проникает в другие сегменты. Другие сегменты проникают в финансовый рынок. И следствием этой истории является необходимость изменения подходов к регулированию, о которых сегодня говорили. Это переход к регулированию по функциям. Потому что, когда мы видим динамику развития так называемых экосистем и то, как взаимодействуют с ними регуляторы (не очень эффективно), мы должны понимать, что без функционального регулирования мы никак не обойдемся. И я полностью коллег поддерживаю.

Также надо вспомнить о тех задачах, которые мы ставим перед собой, перед регулятором в части того, что должно регулирование обеспечить на финансовом рынке – доверие участников рынка, защиту прав потребителей, обеспечение финансовой стабильности и развития. Движение в сторону единого окна приема жалоб тоже чрезвычайно важное направление такого движения. Если вспомнить о финансовом рынке России, конечно, чрезвычайно высокий уровень банкоцентричности. Более 90% на финрынке занимают банки. От этих 90% больше 85% занимают банки с госучастием.

Это вторая проблема - государствоцентричность. Она не может не сказываться на регулировании, потому что, когда государство начинает регулировать само себя в лице государственных кредитных организаций, государственных участников финансового рынка, говорить о какой-то конкуренции и развитии становится достаточно сложно.

В завершение я хотел бы сказать о вещи, которая выпала из дискуссии, но она чрезвычайно важна. Это соотношение регулирования и саморегулирования. Тематику саморегулирования мы активно продвигаем и очень здорово, что она находит свой отклик. Переформатирование существующих платежных агентов предполагается с учетом модели саморегулирования.

С нашей точки зрения, участие, учет мнения рынка в осуществлении регуляторных действий невозможны без применения механизма саморегулирования.

Алексей САВАТЮГИН: Все, что я скажу, даже не точка зрения ВШЭ, это моя личная точка зрения. Некоторые слова могут показаться чересчур радикальными даже для сегодняшней либеральной аудитории.

Мне очень легко выступать после того, что я услышал. Несмотря на то, что предыдущие спикеры в чем-то, как Эльман утверждает, были не согласны друг с другом, я согласен со всеми. Мне не с чем спорить.

Единственное, я не очень понял, Эльман, почему вы вводили новые сущности, когда говорили про субъектный подход против деятельностного подхода. Дело в том, что этой дискуссий не один год в теоретической литературе по регулированию, и даже не один десяток лет с конца 20-го века. Есть общепризнанные понятия: функциональный подход и институциональный подход, и плюсы и минусы того и другого к регулированию, и международная практика того и другого есть.

Есть еще третий вид регулирования – подход по целям, когда регулятор устанавливает цель –финансовая стабильность, или защита прав потребителей, или еще что-нибудь. И отсюда возникает модели типа твин-пикс или другие, которые регулируют не деятельность, а направлены на достижение цели.

В мире с развитыми финансовыми рынками существует интегрированный подход, который регулирует и субъектов, и их деятельность, и устанавливает целевые показатели, к чему мы и идем.

Дискуссия эта широко публикуется не только в западной литературе, но даже в российской есть уже монографии на эту тему.

Когда мы говорим про стратегию регулирования финансового рынка, мы изначально должны поставить вопрос, чем регулирование финансового рынка принципиально отличается от регулирования других рынков - товарных, рынков услуг и т.д. Есть ли что-то такое особенное в финансовом рынке, что его надо как-то особенно регулировать? Я над этим вопросом задумываюсь вот уже примерно лет 30 и до сих пор не нашел ответа, почему надо иначе.

Именно поэтому я согласен с предложениями, которые высказали Андрей Емелин, отчасти Роман Прохоров о том, что общие принципы, по которым наше правительство регулирует отраслевые рынки, надо в полной мере распространить и на регулирование, которое осуществляет Банк России. Пока это не так.

Если мы эту мысль продолжим, то возникнет дискуссия, а почему тогда надо как-то по-особому защищать права потребителей финансовых рынков? Это единственный случай, по которому я бы подискутировал, почему вдруг так.

Пока что мы видим, что финансовые рынки зачастую регулируются даже по другой философии, чем иные рынки. Отсюда мы переходим к роли правительства в регулировании финансовых рынков. Мы говорим про ЦБ, но у нас есть правительство, есть закон «О правительстве», в 14-15 статьях которого к функциям правительства относится, цитирую, «правительство обеспечивает проведение единой финансовой, кредитной и денежной политики; принимает меры по регулированию рынка ценных бумаг». Сейчас я вынужден с сожалением констатировать, что правительство и не обеспечивает продведение, и не принимает меры по регулированию. Когда в 2013 году принимался закон о создании мегарегулятора, в 86-й закон «О Банке России» были внесены изменения по расширению его полномочий, но их забыли убрать из закона «О правительстве». Тогда надо просто правительству исполнять закон, в соответствии с которым оно действует. Хорошо уже то, что на конец этого года правительство и Банк России совместно формулируют стратегию развития финансового рынка, и создана соответствующая группа с сопредседательством замминистра финансов и первого зампреда ЦБ.

Следующий пункт, который исходит из предыдущих, это бесконечное законодательное расширение функций ЦБ. Уже сейчас в законе о ЦБ мы можем насчитать 33 функции, которые ЦБ должен выполнять, и еще есть отметка «иные функции, предусмотренные законом». То есть это гораздо больше, чем в законе «О правительстве», и с каждым годом число функций ЦБ растет.

Вчера был принят во втором чтении закон, который отводит аудиторские организации под регулирование ЦБ, уже готовится поправка, что лизинг тоже будет регулироваться ЦБ. Отдельными законами вводится, что ЦБ должен повышать финансовую грамотность. Хотя, казалось бы, что ЦБ мешало это делать без поправки в закон? И т.д. Может быть, стоит задуматься о приостановке экспансии Банка России на другие сегменты, особенно учитывая, что он уже вышел далеко за рамки финансового рынка. Тот же аудиторский рынок, рейтинговый рынок, корпоративное управление в акционерных обществах — это, строго говоря, не финансовый рынок, а это рынок реального сектора экономики, за который отвечает Правительство.

Но если Банк России принимает регуляторные какие-то решения в отношении, в том числе, в отношении акционерных обществ с точки зрения корпоративного управления, он влияет на структуру экономики в целом. Если он действует независимо от правительства, то тогда он сильно залезает на правительственную поляну, и тут надо корректировать его действия.

Потому что все нормы о том, что ЦБ независим, относятся к ЦБ как к эмитенту денег и проводнику монетарной политики, но не как к регулятору отраслевых рынков. То есть, тут бы я приветствовал более тесную координацию решений между Правительством и Банком России.

Скажу радикальную мысль, которую вряд ли поддержат сейчас мои слушатели. У нас сейчас фактически все, что регулирует ЦБ, все сегменты, — это в разной степени лицензируемые сегменты. Лицензии, аттестаты, реестр, право на проведение деятельности или специальные списки - таких видов лицензий уже приближается к полусотне. При этом в целом еще с начала 2000 годов у нас было заявлено в административной реформе, что мы снижаем количество лицензируемой деятельности. Не пора ли подумать, что целый ряд видов деятельности, который осуществляется на финансовом рынке, может быть, вообще освободить от пристального надзора регулятора и оставить просто регулирование Гражданского кодекса, законодательства «О рекламе» или чего-нибудь другого?

Скажу совсем радикальную мысль, которую периодически высказываю в кулуарах, и ни один человек мне еще не дал внятного ответа. Почему мы, Госдума, Банк России и участники рынка, боремся с так называемыми черными кредиторами, которые не имеют соответствующей лицензии ни МФО, ни ломбарда, ни банка? Чем они плохи, когда ты даешь в долг кому-то деньги? Почему именно эта деятельность должна подвергаться столь строгому регулированию? Если ты дал кому-то деньги и сбежал, кому от этого плохо? Это брать деньги от кого-то в долг и сбегать – плохо. Вот это надо регулировать.

Это только один из примеров. Могу еще много примеров привести. Брокерская деятельность на рынке ценных бумаг, когда ты действуешь исключительно от своего имени и за свой счет, почему тебе надо выполнять какие-то требования, если ты – не системообразующая организация, от твоего краха никто не пострадает. Таких вопросов много, они требуют отдельной дискуссии.

Даниил ЦЫГАНКОВ: Я начну с того, что я радикально не согласен с тезисом Андрея Емелина о том, что регулятор должен доказывать, а бизнес ничего не должен. Современная западная регуляторная политика, родилась на базе того, что есть функционирующая судебная система, правоохранительные органы находятся под контролем общества и СМИ, СМИ - независимые, свободные выборы и т.д. Я такого в Российской Федерации не наблюдаю. Поэтому выдвигать требования к государству, что оно что-то должно доказывать, а мы будем ждать, чтобы они доказали, неверно.

У нас совершенно другая регуляторная политика. Тем не менее, бизнес может воспользоваться ее инструментами, чтобы отстаивать свою позицию.

Касательно идей по доказательному регулированию, хотел бы рассказать об опыте работы в группе по регулированию маркировки драгметаллов в группе по ДМДК. Минфин предложил произвести обирковку изделий лазерным кодом, и группа, как могла, с этим боролась. Понятно, что у регулятора в проекте все замечательно. Бизнес же возражал, только, как в предыдущих презентациях, это были одни разговоры, что надо сделать, но без единой цифры, которую можно было бы использовать в качестве аргумента.

Я с коллегами рабочей группы внимательно прочитал протоколы: шесть противоречий, девять избыточных требований. Минфин ничего не доказывает. Все так. Но что доказывает сам бизнес? Хоть одну цифру привел? Нет. Просто в правой колонке, как и большинство других групп, пишет комментарии «мы здесь не согласны, это переделайте».

Я, увидев, что здесь классическая модель стандартных издержек, спросил у Минфина, неужели внедрение ничего не стоит? Минфин сказал: «конечно, ничего не стоит, у бизнеса все это построено». Но модель стандартных издержек лезла отовсюду, большинство подкомиссии меня поддержало, отправили на переделку на неделю.

Группа собралась снова. Написала свой комментарий: 14 правок в НПА. Бизнес обрадовался: здорово, можно заняться административным торгом. Счетные аргументы бизнеса? Ноль предложенных поправок!

Мы проанализировали ситуацию, свели в табличку и сделали из нее презентацию. Итак, что было неправильно? Во-первых, не было инфографики. Занятые люди из подкомиссий должны были вникать в слепой текст. На мой вопрос, почему не было презентации, ответили: «презентация – это дело вкуса». То есть вместо того, чтобы мозг ЛПР был в комфортной ситуации, предполагалось, что люди должны разбираться в отраслевых расчетах мелким шрифтом. Ну, хорошо, что хотя бы эти расчеты появились...

Дальше: формулы расчета нет, ссылок и источников нет, базовых допущений нет. Мы трояк в «Вышке» поставим за такую выпускную магистерскую работу. Почему бизнес, представители акционеров, которые рассказывают о миллиардных затратах, выносят такую халтуру на комиссию? Я понимаю, что многие сейчас сердятся, но я специально сердито рассказываю, потому что за полтора года работы терпение лопнуло не только у меня, но и у руководителей подкомиссий. Ольга Николаевна Чепурина сказала, что должны быть верифицируемые данные и со стороны бизнеса, и со стороны регулятора. Но я более резко скажу: хватит болтологии.

Что в руках у бизнеса? Есть методика 2015 года: информационные издержки, материальные издержки. Мы, когда для некоторых отраслей работали, рыбная отрасль, отрасль частной медицины, доработали методику, ввели туда потери бизнеса.

Дальше пошел расчет, где мы табличку, которая была заполнена бизнесом, превратили в презентацию. Здесь по каждому шагу видно, сколько каждое регуляторное требование несет издержек. Это проверяемая, верифицируемая информация, это все можно проверить. Если цифра неверная, ее можно оспорить, сказать, что не те допущения были сделаны. И так, когда по каждому шагу мы проходим, приходим к суммарным затратам и потерям.

А дальше волшебство. Мы суммарные затраты сравниваем с макроэкономическими показателями и видим, сколько составят реальные затраты регуляторные, сравниваем с инвестициями, с налоговой нагрузкой, с ФОТ. Вот это основание для беседы. Не просто «большая нагрузка» или «маленькая нагрузка», а «4%» или «15%» регуляторная нагрузка.

Если вы говорите, что регулятор должен что-то делать, он делать не будет. Если вы, дорогой бизнес, будете дальше носить общие разговоры, никакого продвижения не будет. В другом случае вы пошли бы по судам или в СМИ - у вас этого всего нет. Но у вас есть методики расчета затрат и у вас есть подкомиссия по регуляторной гильотине, есть департамент ОРВ, шаблон, в который записаны анализы затрат, а вы им носите комментарии в правой колонке таблицы разногласий, что все будет плохо.

Ну и заключительная деталь. Мы проводили ради эксперимента тренинг по этой теме. Интересно было, кто из бизнеса придет послушать. Рассылка была по всем членам экспертной группы, пришло… 11 человек. Это реальный спрос бизнеса на то, что надо что-то доказывать. А на административный торг спрос большой, это вы все умеете, вы это собираетесь продолжать.

Поэтому на самом деле сейчас нет дихотомии между регуляторами, которые ничего не доказывают и бизнесом. Есть другой разрыв - между небольшим количеством экспертов, представителей бизнеса и чиновников, которые выступают за расчет, за верифицированные затраты, и колоссальным, подавляющим союзом противников доказательной регуляторной политики. Так вы не придете никуда, в том числе и на финансовом рынке. Если вы хотите на финансовом рынке чего-то добиться, надо считать. Не «Вышку» заказывать, РАНХиГС и т.п. , а сами считайте, затраты должны быть посчитаны.

Екатерина ГОЛУБ: Хотелось бы продолжить тему, высказанную Даниилом Цыганковым. АЦ Форум, как вы знаете, поддерживает рабочую группу Банка России по оптимизации регуляторной нагрузки. Это был наш параллельный трек по законодательной гильотине. На финансовом рынке провести гильотину, убрать все предыдущие требования, ввести новые не было ни возможности, ни смысла: законодательство было относительно новое, устаревших, советской эпохи актов на финансовом рынке практически нет. Поэтому мы пошли по пути сбора предложений от участников рынка, абсолютно открытого, без каких-либо ограничений.

Мы собирали все предложения, все пожелания рынка по поводу того, что можно оптимизировать по регуляторной нагрузке. И за время работы мы переработали больше 700 инициатив. Работа, как вы знаете у нас устроена так, что есть рабочая группа Банка России и при ней есть тематические подгруппы, в которых вы принимаете участие. Предложения рынка рассматривают тематические подгруппы по тем или иным вопросам, которые состоят они из представителей Банка России и представителей рынка. И мы на этих подгруппах пытаемся принять взвешенное решение по тем или иным инициативам.

До этого мы проходили относительно простые вопросы – дублирования, зачистка базы – они легко решались, были приняты, поддержаны. Теперь мы перешли и сейчас находимся в попытке решить сложные задачи, похожие на те, которые вы ставите здесь. Хотя уровень поставленных вами сегодня задач наверно даже выше, чем то, что мы делаем в рамках рабочей группы, но это не значит, что мы не можем ставить вопрос по-другому.

Я бы хотела продолжить мысль Даниила Цыганкова.

Последние полгода мы с вами пытаемся перейти на рельсы доказательного регулирования через обоснование издержек, которые несет бизнес, обоснование инициатив по оптимизации регуляторной нагрузки через расчет издержек. Вы все знаете, что у нас есть своя методика, которую мы с вами тестируем. Участники платежной группы знают, что с помощью тестирования этой методики нам удается найти выходы из ситуации. До того, как мы рассчитали по методике, мы не видели этого решения.

В методике используются как количественные, так и качественные характеристики. Мы просим подразделения Банка России заполнять часть про цели регулирования, смотреть, для каких целей участники должны понести издержки.

Безусловно, как любая методика, она пока не совершенна. Но поэтому мы с вами и находимся в стадии ее апробации.

Спасибо Даниилу, который сказал, что рынок со своей стороны тоже очень хорошо бы, чтобы участвовал в доказательном регулировании. Мы будем очень рады, если вы откликнетесь на наши призывы помочь нам что-нибудь посчитать по этой методике.

И я хотела бы обратить внимание, что у нас наконец-то пошел и обратный процесс, о котором вы все говорите, что как хорошо бы, если бы и Банк России что-то начал заранее с цифрами согласовывать с рынком, доказывать рынку и так далее. Я надеюсь, наши спикеры получили приглашение на заседание подгруппы по отчетности рабочей группы по оптимизации регуляторной нагрузки, которая состоится в следующий вторник. Там будет рассматриваться отчетность по маржинальным сделкам брокеров, которая не касается вас напрямую, а касается банков и брокеров, которую сейчас хочет ввести Банк России. Мы проводили опрос о том, какие могут быть издержки, и на основании проведенного опроса по издержкам Банк России будет обсуждать, насколько стоит вводить эти новые формы отчетности. Мы это делаем в рамках подгруппы с теми же самыми подходами, которые мы используем к инициативам рынка.

Завершая речь про методику и мое огромное желание, чтобы рынок был активен, я понимаю, о чем говорили предыдущие выступающие, о чем говорил Андрей Емелин: здорово, если будет закон, где будет написано, как принимаются нормативные акты Банка России, что есть релизный подход и т.д. Но я говорю о том, что у нас с вами есть здесь и сейчас, а у нас есть достаточно много. Есть регулятор, который, возможно, с какими-то вопросами, издержками и т.д., но готов слышать рынок. Мы видим процесс. У нас есть, может, несовершенная, но методика, по которой можно рассчитывать издержки. Наша методика похожа на ту, что показывал Даниил, что дает мне шансы говорить, что она неплоха.

Если вы хотите продолжить дискуссию, вывести ее на продвинутый этап, я с радостью помогу вам в этом и призываю вас более активно участвовать в доказательном регулировании. Чем больше вы проявите к этому интереса, тем больше у нас будет шансов говорить о том, что наш рынок активен во всех смыслах. Это может быть полезно для всех нас.

Эльман МЕХТИЕВ (модератор): Понятно, что регламент не позволяет делать подробные доклады, но каждый из участников имеет цифры и наработки по теме своих выступлений. Тем не менее, мы сделаем для себя некоторые выводы из услышанного.

Первое. Мы, надеюсь, понимаем, что регулирование не должно зависеть от доброй воли или от того, что к такому-то числу все нужное отменить. Не потому, что будет регуляторный вакуум, а потому, что возможно завтра кто-то решит, что хватит вольностей и тот самый релизный подход окажется неработающим.

Рынок хочет стабильности, прогнозируемости. Рынок хочет знать правила игры и, более того, принимать участие в их написании.

Если для их написания нужно с цифрами доказывать, что сейчас что-то не работает, мы это будем делать. С цифрами доказывать, что не будет работать, если только что что-то придумали и очень часто придумали, исходя из вещей, которые просто создают правовую неопределенность, бывает невозможно. Как представитель одного из сегментов отрасли вынужден сказать, что последние законопроекты порой просто невозможно понять, как будут работать, потому что потребитель сам окажется в тупике.

Само собой, разные сегменты рынка не упустят возможности повлиять на то, что, если какие-то акты могут быть скорректированы, их скорректировать. Если нужны цифры, мы их сделаем. Но вопрос стоит не только из-за правовых актов Банка России, увы, часто он стоит из-за того, что нет канвы, основы того, как должно создаваться регулирование финансового рынка в целом.

Скажем еще раз огромное спасибо спонсорам. Процессинговый центр «КартСтандарт» – спонсор серии. Спонсор данного круглого стола – ЦФТ и «Золотая Корона», «Корона Пэй». Большое спасибо каналу «Финверсия» за то, что они нас поддерживают и даже если мы выскакиваем за тайминг, они продолжают трансляцию.